Иван Андреевич Крылов. Похвальная речь Ермалафиду, говоренная в собрании молодых
писателей
------------------------------------------------------------------И.А.Крылов.
Сочинения в 2-х томах. Под наблюдением Н.Л.Степанова. Библиотека "Огонек". Изво
"Правда" Москва, 1969
Ocr Longsoft http://ocr.krossw.ru, апрель 2006
------------------------------------------------------------------Ужасно
видеть, милостивые государи, с какою завистию критика всегда вооружалась на
дарования. Тысячу бы примеров нашел я в истории о словесности; но как мы обязались благородною
клятвою писать все и не читать ничего, то, не хвастаясь, скажу, что ни одного довода сделать я не в
состоянии. Но к чему нам доводы? Мы сами не ясное ли доказательство неблагодарности читателей?
Соединенные благородною ревностию просвещать свет, не даем мы отдыха типографщикам, а
ослепленная публика на стихи наши жалуется, как египтяне на саранчу, коею небо хотело обратить их на
путь истины. Книжные лавки ломятся от нашей прозы и стихов; но когда войдешь и посмотришь на
полки, где лежат наши сочинения, то подумаешь, что это зараженные товары, до которых никто не смеет
дотронуться, и они остаются в сей неволе, доколе табачники и разносчики не расхватят их по клочкам, а
нечувствительная публика смотрит на то равнодушно, оставляя им терзать наши неподражаемые
произведения.
Плачевное предчувствие! Скоро, я думаю, надобно будет прежде читать, нежели писать; надобно
будет думать - слезы навертываются у вас на глазах, милостивые государи! Привыкшим писать, не
думавши, такое порабощение словесности, конечно, для нас будет ужасно. И в чем же неумолимые сии
критики полагают свободу словесных наук, если думают они, что писатель должен последовать
правилам или читать авторов, дабы подражать их красотам? Нет, любезные слушатели, великий ум
никогда ничему не следует. Не нужны ему ни правила древних, ни их творения; и он, не справляясь ни с
какими книгами, садится за письменный столик, как скоро почувствует только позыв на письмо. Фразу
свою кончит тогда, когда надобно перо обмакнуть в чернильницу; период тогда, когда нужно его
перечинить; как же скоро пленяется он новым содержанием, тогда, на первом своем сочинении подписав
торжественно: конец! принимается тотчас за другое, которое обрабатывает с такою же благородною
вольностию. Таков-то есть почтенный Ермалафид, герой и сотрудник наш, коему дерзаю я соплести
венец, достойный похвалы, в досаду злой критике, взирающей с завистию даже и на то, что в сочинениях
его завертываются груши.
Может быть, удивятся, что, не дождавшись смерти моего героя, говорю я ему похвальную речь,
но должно ли дожидаться смерти, чтобы увенчивать дарования? Если бы последовать сему правилу
академий, то, судя по здоровью почтенного Ермалафида, может быть, должен бы я был прожить еще
двадцать лет, прежде нежели испытать мои слабые дарования на сем драгоценном оселке. Нет, любезные
слушатели, дарования нашего героя столь блистательны, воспаление мое прославить их столь велико,
что я не в силах дожидаться так долго Ермалафидовой смерти, и осмеливаюсь нарушить правила
академий презирать писателей при жизни и величать их после смерти. Притом же можем ли мы
надеяться на долговременность нашего собственного века и не подвержены ли мы все такой же
нечаянной смерти, как наши сочинения?
Часто, смотря на увесистое новорожденное творение, по толстоте оного заключаем мы, что славе
его не будет износу, а оно на другой же день погребается на полках вместе с старыми календарями. Не
можем ли и мы все перемереть так же нечаянно и оставить вершину парнасскую нашим критикам,
которые некогда, может быть, - плачевное воображение! - будут показывать нас молодым своим
писателям, как спартане показывали своим детям пьяных слуг, и тогдашняя публика, вместо того чтобы
завидовать тем, кому удалось быть нашими современниками, станет благодарить небо, что она не в наш
век вывелась. Предупредим же такое несчастие, любезные слушатели, и если уже нас никто не хвалит, то
станем хвалить себя сами; ополчимся противу критиков и назло им, отдав справедливую похвалу
неподражаемому Ермалафиду, докажем, что и в нашем обществе есть великие люди. Одного такого,
каков герой мой, довольно, чтобы озарить славою все наше почтенное собрание. Откроем глаза
предубежденной публике, которая упрямится читать неподражаемые его творения и старается погрузить
нашего героя в море забвения, в сие ужасное море для нашего парнасского легиона; и в то же время
посмотрим, как бесценный Ермалафид, поддерживаемый своими сочинениями, подобно как пузырями,
не страшится погрязнуть; посмотрим, как неумолимая критика занимается тем, чтобы прокалывать сии
пузыри, и наконец с какою неутомимостию надувает он новые, не страшася, что с ними будет равная
первым участь. - В сем месте оратор остановился, дабы дать роздых своему воображению и принять
справедливые похвалы за прекрасное изобретение моря забвения и за счастливое сравнение
Ермалафидовых сочинений с пузырями, - потом продолжал далее.
Стр.1