Н.М.Карамзин
Письмо к издателю
Воспроизводится по изданию: Н.М. Карамзин. Избранные сочинения в двух томах.М.; Л., 1964.
Оригинал здесь - http://www.rvb.ru
Искренно скажу тебе, что я обрадовался намерению твоему издавать журнал для России в такое
время, когда сердца наши, под кротким и благодетельным правлением юного монарха, покойны и
веселы; когда вся Европа, наскучив беспорядками и кровопролитием, заключает мир, который, по всем
вероятностям, будет тверд и продолжителен; когда науки и художества в быстрых успехах своих
обещают себе еще более успехов; когда таланты в свободной тишине и на досуге могут заниматься всеми
полезными и милыми для души предметами; когда литература, по настоящему расположению умов,
более нежели когда-нибудь должна иметь влияние на нравы и счастие.
Уже прошли те блаженные и вечной памяти достойные времена, когда чтение книг было
исключительным правом некоторых людей; уже деятельный разум во всех состояниях, во всех землях
чувствует нужду в познаниях и требует новых, лучших идей. Уже все монархи в Европе считают за долг
и славу быть покровителями учения. Министры стараются слогом своим угождать вкусу просвещенных
людей. Придворный хочет слыть любителем литературы; судья читает и стыдится прежнего непонятного
языка Фемиды; молодой светский человек желает иметь знания, чтобы говорить с приятностию в
обществе и даже при случае философствовать. Нежное сердце милых красавиц находит в книгах ту
чувствительность, те пылкие страсти, которых напрасно ищет оно в обожателях; матери читают, чтобы
исполнить тем лучше священный долг свой - и семейство провинциального дворянина сокращает для
себя осенние вечера чтением какого-нибудь нового романа. Одним словом, если вкус к литературе может
быть назван модою, то она теперь общая и главная в Европе.
Чтобы увериться в этой истине, надобно только счесть типографии и книжные лавки в Европе.
Отечество наше не будет исключением. Спроси у московских книгопродавцев - и ты узнаешь, что с
некоторого времени торговля их беспрестанно возрастает и что хорошее сочинение кажется им теперь
золотом. Я живу на границе Азии, за степями отдаленными, и почти всякий месяц угощаю у себя новых
рапсодов, которые ездят по свету с драгоценностями русской литературы и продают множество книг
сельским нашим дворянам. Доказательство, что и в России охота к чтению распространяется и что люди
узнали эту новую потребность души, прежде неизвестную. Жаль только, что недостает таланта и вкуса в
артистах нашей словесности, которых перо по большей части весьма незаманчиво и которые нередко во
зло употребляют любопытство читателей! А в России литература может быть еще полезнее, нежели в
других землях: чувство в нас новее и свежее; изящное тем сильнее действует на сердце и тем более
плодов приносит. Сколь благородно, сколь утешительно помогать нравственному образованию такого
великого и сильного народа, как российский; развивать идеи, указывать новые красоты в жизни, питать
душу моральными удовольствиями и сливать ее в сладких чувствах со благом других людей! Итак, я
воображаю себе великий предмет для словесности, один достойный талантов.
Сколько раз, читая любопытные европейские журналы, в которых теперь, так сказать, все лучшие
авторские умы на сцене, желал я внутренно, чтобы какой-нибудь русский писатель вздумал и мог
выбирать приятнейшее из сих иностранных цветников и пересаживать на землю отечественную!
Сочинять журнал одному трудно и невозможно; достоинство его состоит в разнообразии, которого один
талант (не исключая даже и Вольтерова) никогда не имел. Но разнообразие приятно хорошим выбором; а
хороший выбор иностранных сочинений требует еще хорошего перевода. Надобно, чтобы пересаженный
цветок не лишился красоты и свежести своей.
Ты как будто бы угадал мое желание и как будто бы нарочно для меня взялся исполнить его.
Следственно, я должен быть благодарен и не могу уже с циническою грубостию спросить: "Господин
журналист! Можешь ли ты удовлетворить всем требованиям вкуса?" Но между тем благодарность не
мешает мне подать тебе дружеский совет в рассуждении обещаемой тобою критики.
А именно: советую тебе быть не столько осторожным, сколько человеколюбивым. Для истинной
пользы искусства артист может презирать некоторые личные неприятности, которые бывают для него
следствием искреннего суждения и оскорбленного самолюбия людей; но точно ли критика научает
писать? Не гораздо ли сильнее действуют образцы и примеры? И не везде ли таланты предшествовали
ученому, строгому суду? La critique est aisee, et l'art est difficile! {Критика легка, искусство трудно
(франц.). - Ред.} Пиши, кто умеет писать хорошо: вот самая лучшая критика на дурные книги! - С другой
стороны, вообрази бедного автора, может быть добродушного и чувствительного, которого новый
Фрерон убивает одним словом! Вообрази тоску его самолюбия, бессонные ночи, бледное лицо!.. Не
Стр.1