НО ВСЕЙ ЧИТАЮЩЕЙ РУССКОЙ.ПУБЛИКЪ.
«Amicus Plato, sed magis arnica verikas».
^
(Хд бъ соль шь, а правду матушку р жь).
Въ декабр 1859 года быль пом щенъ въ Совуетнникп
мой первый литературный трудъ, подъ заглавіемъ Задушевная
Испов дь. Я часто видался тогда съ покойньшъ Некрасовымъ.
Вскор но выход декабрской книжки его шурнадга, быль я у
Николая Алекс евита, у котораго, на ту пору, собралось н -
сколько его сотрудниковъ. Вотъ что сказалъ онъ мн тогда:
— "Г- ^.кар^въ і Вы купили право, чтобы в рили каждому
вашему слову . Въ вашей«Задушевной ИспЛв ди» каждая строка
дышетъ правдою, для которой вы себя не щадите. Если есть
теперь простяки, которые, объ одпомъ изг героевъ вашей грустной
потсти, думаютг, что онъ хорошій, добрый челов кіу
то
врядъ ли тате найдутся посл прочтенія вашей испов ди (sfc).
Да! Ни тогда, ни до того, ни посл того, я никогда, ни
въ чемъ, ни единымъ словомъ не изм нялъ правд , которую
чтилъ и любилъ, и продолжаю любить до Фанатизма, хотя
много разъ я страдалъ и очень дорого платился за нее, и
нравственно, и матеріяльно. И теперь, отдавая въ печать Мои
Востминанія, я зав ряю честью, что все, что въ нихъ находится,
все это — самая святая правда, говоря объектавдю,
на столь правда, на сколько сцра^ведаивовве то^ что я сдышадъ
отъ ,л*рдвй, достойных^ в ры; говоря же субъективно, т. е.
о себ самомъ, то все, что говорю — безусловная правда, ни
единой фра$ы выдуманной, относительно сущности событій и
разговоровъ. А только придана поэтическая фор а .рписашю
н котррнхъ сценъ въ 6-й книг ^ «Воспоминаній» (Потерянный
рай). Чтоже до 5 книги (Злов щая комета), то главный со
бытія вс в рны; а только герои той были (названной романомъ)
носятъ псевдонимы, и местности событій не г , что показаны
въ роман , а другія. Но объ этомъ скажу ниже, въ
своемъ м ст . И такъ вс лица и событія, объективно описанныя
мною, исторически и фотографически в рны. Опять таки на
-стодь&о, на сколько в рны м стныя предавая и разсказы честныхъ
людей. Фотографически в рны даже т субъективные
очерки, которые написаны въ юмористическомъ тон . Н тъ
ни единой черты сочиненной, выдуманной мною. Я начажъ
уже восьмой десятокъ л тъ. Поздно учиться лгать, иди хоть
прилыгать тому, кто одной ногой стоить въ могил , и пося
того какъ онъ, въ продолженіи всей своей жизни, и говоришь,
Стр.2
п
и писалъ всегда одну голую правду и часто въ явный и громадный
ущ рбъ своему матеріяльному, а порою и душевному
благосостоянію и даже покою. Бблыпая часть этихъ Воспомиг
напгй написаны еще *въ 1861 году; а часть — въ нын шнемъ,
что и обозначено въ выноскахъ. Поэтому, н которыя утвержденія
и аллюзіи могутъ казаться теперь анахронизмами.
Думалъ ли, ожидалъ ли я тогда, слушая симпатическій
отзывъ покойнаго поэта о моей «Задушевной Испов ди», что
вскор посл того я сд лаюсь предметомъ ожесточеннаго гоненія;
что начнутъ глумиться надо мною, казнить, распинать
меня за эту «Испов дь» въ большей части тогдашней періодической
прессы, и въ продолненіи многихъ л тъ?... Видно
таковъ уд лъ всякой см лой правды, въ особенности той,
которая «глаза колетъ» любимцамъ, баловнямъ сл пой фортуны,
откуда бы они не выползли: изъ чертоговъ ли, изъ
лабазовъ ли, изъ питейнаго ли дома, лишь бы окончили свое
поприще обладаніемъ милліонами, многоэтажными домами, дачами
и картинными галлереями. Всемогуща, всечествуема Мамона,
была и есть. Много, масса правды сожигается ежедневно,
въ честь ея, на золотыхъ ея жертвенникахъ, на этихъ
современныхъ аутодафе плутократической Инквизиціи
Всегда ли будетъ ей, Мамон , такая честь? Будутъ ли поздн
е оказывать ей, Мамон , бол е почета или мен е? Съум ютъ
ли еще подл е рабол пствовать и ползать передъ ея, Мамоны,
золотымъ изваяніемъ, и даже передъ ея верховными жрецами;
ползать къ стыду, къ позору нашего времени и современнаго
общества и въ ущербъ правд , справедливости, частному и
общему благу; въ насм шку надъ сов стью, честью и честностью;
въ явное и наглое изд вательство надъ законами и
властями, даже сильными? Всегда ли будетъ такъ, или н тъ?
Это — вопросъ будущаго. Прошедшее не ут шительно, настоящее
— еще мен е; надежда на лучшее пока — въ могил , въ
забвеніи
Итакъ: пусть эти «Воспоминанія» будутъ моей посл днею,
«предсмертною» испов дыо, моею «аппеляціонною жалобою въ
Судъ общественнаго мн нія». Пусть этотъ нелицепріятный
верховный судъ отв титъ, по чистой сов сти, положа руку на
сердц , на сл дующіе два вопроса:
«Кто виноватъ и кто правъ изъ двухъ главныхъ героевъ
«Задушевной Иснов ди*? -
«Точно ли я такъ дуренъ, такъ бездаренъ, такъ неспособенъ
ни къ чему хорошему, полезному, какъ выставляла меня
тогдашняя пресса въ продолженіи н сколькихь л тъ, бросая
въ меня зубоскальн йшія насм шки и обвиненія чуть не въ
бапшбузукств , чуть не въ антропофагіи; словомъ: ставили
меня на одну доску съ самыми непочетными, ошиканными,
оплеванными именами и выставляли на показъ и на по
Стр.3
ш
см шище въ самомъ некрасивомъ, безобразномъ вид ; не
побоялись даже заподозрить мое безкорыстіе и бросить грязную
т нь на мое честное имя своими нечестными, грязными
инсинуаціями. И все это за мою «Задушевную Испов дь»,
Помню, какъ, между прочимъ, одинъ изъ тогдашнихъ зубоскаловъ,
ломившихся въ остроумники, пом стилъ меня въ
«Искр » (№ 15, 1860 г.). «Между м днымъ носорогомъ и оловяннымъ
осломъ», въ вид «тюленя, набитаго соломой, играющаго
на гитар фантазію Г. Макарова?....» А другой, уже
умершій, зубоскаль, въ газет , тоже умершей, выразился обо
мн такъ: «Мы не гитаристы, не можемъ судить объ игр
Г. Макарова. Въ нашемъ околотк одинъ только сос дъ Ерем
евъ играетъ на гитар , да его Банька русскія п сни безъ
ношъ валяешь
» Итакъ озубоскалили даже мою невинную,
никому не вредящую страсть къ гитар , поставя меня на одну
доску съ какимъ-то Ванькой, забывъ при этомъ ту стереотипную
истину, что любитель, дающій слышать себя въконцерт
не ради своей, какъ артистъ по ремеслу, пользы, а для благотворительнаго
д ла, не подлежитъ критик , особенно зубоскальной,
точно также, какъ не подлежитъ хул труженикъ
за то, что изъ своего недостатка, онъ пожертвовалъ на доброе
д ло только одинъ рубль, а не тысячу, какъ какой нибудь
банкиръ-милліонеръ.
Но это еще цв точки. Въ одномъ толстомъ журнал сравнивали
меня съ печальной памятью издателемъ «Домашней
Бес ды», пользовавшимся въ то время самой непочетной репутаціей.
И съ к мъ только не сравнивали меня тогда. А за
что же? За поединокъ па ружьяхъ? Такъ это было увлеченіе,
а не безчестный поступокъ. За хлыстъ и развратную клеветницу?
Это была вспышка, а не безчестье. Оглянитесь-ка лучше
на себя, такъ выйдетъ изъ васъ почище десяти Аскоченскихъ,
вм ст взятыхъ, т. е. изъ н которыхъ изъ васъ. А въ другомъ
тоже толстомъ журнал были посвящены мн три статьи
съ ругательствами, цензурными, конечно, между которыми
находились такія любезности, обращенныя прямо къ моей личности:
«необразованный, несмыслимо-заносчивый, невообразимо
нахальный авторг (все это я) заслуживаешь медицинское пособіе*.
Наконецъ тотъ же толстый журналъ объявилъ окончательно
безъ аппеляціи, что мои произведенія «ниже всякой
посредственности, и потому нисколько не стыдно унижать,
ругать ихъ вм ст съ ихъ авторомъ». Вотъ какъ честила меня
тогдашняя журнальная братія. Но всего зд сь не перескажешь.
Приведу еще образчикъ безсов стной и наглой клеветы
критика-ругателя вышесказаннаго толстаго журнала (Русск.
Слова). Выхвативъ изъ Самодуровь одну фразу, безъ предъидущаго
и посл дующаго, онъ говорить: «А вотъ по части
чувствъ автора (т. е. моихъ): За мал йшее оскорблепіе моего
Стр.4
г?
изъ героевъ романа. Громиловъ же (т. е. я) говорилъ вотъ
что: «Моя единственная манера мстить: за добро добромг, а за
зло — тоже добромг; другой манеры я не знаю». Какова передержка!
достойная нашЕовчайшаго и величайпгаго шулерамошенника.
А вотъ и еще образчикъ бестыжаго лганья критика,
который началъ и окончилъ ложью свою рецензію-пасквиль..
Сперва вышелъ первый томъ Самодуровъ (244 страницы),
а второй немного поздн е (366 стр.). А между т мъ критикъ
говорить: «Каково! 2 р. 50 коп. за 244 страницы»! Не за 244,
а за 661 стр., г. критикъ и плясут на скобород ъотв ч&л.ъ я
тогда облыжному критику. A propos de сковорода. Какъ в -
нецъ вполн достойный г. критика, въ конц его рецензіи,
находилось признаніе, чрезвычайно наивное и курьезное, чтобы
не сказать бол е. Вотъ оно слово въ слово:
«Я самъ это сознаю и пишу только потому, что я самъ —
лицо подначальное; что намъ велятъ писать, то мы и пишемъ;
чего не велятъ писать, того не пишемъ; бьемся какъ рыба
объ ледъ, пляшемъ какъ карась на сковород .
Стало быть г. критику и плясуну на сковород , по приказанію
и для пот хи своего начальника (фамилію его позабылъ
. я ; кажется что-то въ род Зломракова, не могу сказать нав
рное), приказано было разругать мою книгу. Со словомъ
должно обрагцаться честно, сказалъ Гоголь; редащія Рус.
Слова поступала на оборотъ. Но всего зд сь не перескажешь.
Для этого потребовалось бы много страницъ. Сверхъ того,
въ конц Задушевной Испов ди предвид лось мое раззореніе
и возможность отправиться ad patres. Стало быть при этомъ
даже была позабыта пословица: «Лежачаго не бьютъ». Поэтому,
если пословица Жежачаго не бьютъ сочинена въ Россіи,
то и обычай .бить мжанаго составляетъ одну изъ характерныхъ
чертъ россіянина и наемнаго писаки-ругателя.
Ж среди этого злораднаго, дикаго рева и неистовыхъ рычавай
ни одного голоса въ мою защиту, ни единаго сочувственнаго
мн звука. А подъ конецъ этой безсов стной и безчелов
чной челов ческой травли, въ тогдашнемъ книжномъ и журнальномъ
мір стали об гать меня, словно зачумленнаго, заградили
мн уста и закрыли вс пути, захлопнули вс калитки
к?в. печатному слову періодической прессы; словомъ: пор шили
пох рить меня, ну и пох рили. Отнявъ у меня всякую надежду
на правдивый, безпристрастный судъ и на какой бы
то жж было -усп хъ, над въ тяжелыя путы на мое воображеніе
и. вдохновеніе, едва не убили во мн окончательно любовь къ
д лу и энергію всякаго труда; чуть не обезплодили навсегда
жажду полезной д ятельности..... Даже и посл того,* н ~
сколько л та спустя, когда.нечелов ческимъ усиліемъ удалось
ссшолюбія я буду мстить зд сь до гроба, и даже Тамъ, за гробом*
> А говорилъ это не авторъ, не я, а Шельменко3
одинъ
Стр.5