Федор Степун
Памяти Андрея Белого
Воспоминания о серебряном веке.
Сост., авт. предисл. и коммент. Вадим Крейд.
М.: Республика, 1993. -- 559 с.
OCR Ловецкая Т.Ю.
Да, нет сомнения, что в годы короткой передышки между двумя революциями и двумя войнами, в
десятилетие от года 1905 до года 1915, Россия переживала весьма знаменательный культурный подъем. В
Москве, в которой жил тогда Белый и на фоне которой помню его, шла большая, горячая и подлинно
творческая духовная работа. Протекала она не только в узком кругу передовой интеллигенции, но
захватывала и весьма широкие слои. Писатели, художники, музыканты, лекторы и театралы без всяких
затруднений находили и публику, и деньги, и рынок. В Москве одно за другим возникали все новые и
новые издательства -- "Весы", "Путь", "Мусагет", "София"... Издательства эти не были, подобно даже и
культурнейшим издательствам Запада, коммерческими предприятиями, обслуживающими запросы
книжного рынка. Все они исходили не из запросов рынка, а из велений духа и осуществлялись не
пайщиками акционерных обществ, а творческим союзом разного толка интеллигентских направлений с
широким размахом молодого меценатствующего купечества. Потому и гнездилась в них и
распространялась вокруг них совсем особая атмосфера некоего зачинающегося культурного возрождения.
(Филологи -- Вячеслав Иванов и С. М. Соловьев -- прямо связывали Россию с Грецией и говорили не
только о возрождении русской культуры, но и о подлинном русском ренессансе.)
Во всех редакциях, которые представляли собой странную смесь литературных салонов с
университетскими семинарами, собирались вокруг ведущих мыслителей и писателей наиболее
культурные студенты и просто публика для слушания рефератов, беллетристических произведений,
стихов, больше же всего для бесед и споров.
За несколько лет этой дружной работы облик русской культуры подвергся значительнейшим
изменениям. Под влиянием религиозно-философской мысли и нового искусства символистов сознание
рядового русского интеллигента, воспитанного на доморощенных классиках общественнопублицистической
мысли, быстро раздвинулось как вглубь, так и вширь.
На выставках "Мира искусства" зацвела освободившаяся от передвижничества русская живопись.
Крепли музыкальные дарования -- Скрябина, Метнера, Рахманинова. От достижения к достижению,
пролагая все новые пути, подымался на недосягаемые высоты русский театр. Через все сферы этого
культурного подъема, свидетельствуя о духовном здоровье России, отчетливо пролегали две линии
интересов и симпатий -- национальная и сверхнациональная. С одной стороны, воскресали к новой жизни
славянофилы, Достоевский, Соловьев, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Тютчев, старинная икона (журнал
"София"), старинный русский театр (апокрифы Ремизова), Мусоргский (на оперной сцене -- Шаляпин, на
концертной эстраде -- М. А. Оленина-д'Альгейм). С другой стороны, с одинаковым подъемом и в
значительной степени даже и теми же людьми издавались и изучались германские мистики (Бёме, Экхарт,
Сведенборг) и Ницше. В театра, и прежде всего на сцене Художественного театра, замечательно шли
Ибсен, Гамсун, Стриндберг, Гольдони и другие, не говори уже о классиках европейской сцены.
Собирались изумительнейшие, мирового значения, коллекции новейшей французской живописи и
неоднократно выслушивались в переполненных залах доклады и беседы таких "знатных иностранцев", как
Верхарн, Матисс, Маринетти, Коген...
Провинция тянулась за столицами. По всей России читались публичные лекции и всюду, даже и в
отдаленнейших городах, собирались живые и внимательные аудитории, которые не всегда встретишь и на
Западе.
Но, конечно, не все было здорово в этом культурном и экономическом подъеме. Оторванный от
общественно-политической жизни, которая все безнадежнее скатывалась в сторону темной реакции, он не
мог не опадать в душах своих случайных носителей, своих временных попутчиков ложью, позой,
снобизмом. Вокруг серьезнейшей культурной работы в те годы начинал завиваться и темный душок. На
окраинах "Нового града" (Белый) религиозной культуры мистика явно начинала обертываться
мистификацией, интуитивизм символического искусства -- нарочитой невнятицей модернизма и
платоновский эрос -- огарковством Арцыбашева. К этим запахам духовного растления примешивался и
доходил до московских салонов и редакций и более страшный и тревожный запах гари. Под Москвой
горели леса, и готовилась вновь разгореться тлеющая под пеплом революция: то пройдут по бульвару
Стр.1